Дмитрий Марков. Другое детство

Текст Мария РОМАКИНА
Все фотографии: © Дмитрий МАРКОВ

Марков Дима серьезно, осознанно занимается фотографией около трех лет. И все это время он снимает детей. Особых детей. Из интернатов, домов ребенка, детских домов, интернатов для умственно отсталых. Снимает моменты их будничной жизни: утренние умывание и одевание, обеды и ужины, занятия в спортзале и прогулки на улицах. Спеленатый младенец лежит на простынях и рукой загораживает лицо. Подросток играет на рыбине, словно на флейте. Коротко остриженная девчонка надевает полосатые гольфы. Белье сушится на веревке. Повседневность для фотографа — щедрый источник сюжетов, наполненных смыслом и красотой. Причем эту красоту не проговорить словами, ведь не словами фотография разговаривает со зрителем, а языком изобразительным.

Детдомовские дети — болезненная тема. И для фотографа велик соблазн обнажить самые выпуклые по своей жесткости моменты их жизни, будь то драматичные истерики, «неформатное» поведение или убогость быта. Однако показ таких ситуаций почти всегда превращает фотографию в спекуляцию. Дима Марков пытается рассказывать о хрупкости жизни этих детей более тонко, метафорически.

— Дима, почему дети, почему интернатовские дети?
— Я езжу с волонтерскими группами, которые помогают детским домам. Получилось это случайно: однажды друзья попросили меня поснимать для детского дома. Съездил один раз, второй, третий: И втянулся. Заранее не представлял себе, что буду такими вещами заниматься.

— В чем заключается помощь?
— По-разному. Иногда — закупка необходимых вещей, иногда — просто общение. Последнее, что мы сделали, — познакомили российское представительство крупной химической корпорации с детдомом под Псковом. Руководство компании помогает покупать какие-то вещи для интерната, сотрудники берут шефство над детьми: А мы все это организуем.

— Фотография — это параллельное занятие?
— Да, именно параллельное, потому что одно завязано на другое. Фотографии помогают привлекать людей, способных помочь деньгами или участием. А поездки, погружение в среду помогает фотографировать не поверхностно, а серьезнее. Мне интересно показать ситуацию, в которой находятся эти дети. Не только все ее минусы, но и какие-то радостные моменты. Они там тоже сеть.

— Как это можно сделать?
— Как и в любой другой теме: дождаться момента, ситуации, которая произойдет, найти ракурс. Заранее не угадаешь. Простой пример: у меня есть снимок, где старший рисуют слово х: на лбу младшему. Это ярко характеризует детдомовскую дедовщину. Или другая фотография, где младенец закрывается от света. Такое чувство, что ему не хочется рождаться на свет в этой пропитавшейся запахом мочи палате отказников.

— В момент съемки что-то звенит, вспыхивает внутри? Чувствуешь, какой снимок получится? Или все решаешь при отборе?
— Одинаково сложно искать ситуации и в дальнейшем отбирать из них что-то достойное. Нет же свода правил: если так и так — снимок хороший, если не так — плохой. Вообще, отбор и осмысление снятого — очень сложный процесс. Необходимо быть честным с собой, чтобы не ошибиться, не выбрать спекуляцию. К примеру, плачущего ребенка возле разрушенной стены не сфотографирует только ленивый. Это всегда трогает, но банально и снято уже тысячу раз. Раньше самому казалось, что ребенок на фоне стены — это кадр! Люди смотрят на него, качают головой, а ты думаешь, что сделал шедевр. Но становишься умнее и понимаешь, что это спекуляция. И ничего нет в этом снимке.

— Мнение других людей для тебя важно? Оно влияет на выбор?
— Все зависит от целей. Одним людям (гипотетическим спонсорам) надо показать какие-то шокирующие фотографии. Другим — серию из радостных, милых портретов, от «жести» им станет плохо. Я советуюсь с волонтерами. Это не имеет никакого отношения к искусству или репортажу, но это основная часть моей работы как волонтера. Если же делаю выбор для себя, то спрашиваю двух-трех человек, мнение которых мне интересно. Вообще, сейчас понимаю, что я очень далек от настоящего искусства: то, что реально вижу и чувствую, мои фотографии пока отображают на 2-3 процента. То ли это специфика фотографии, то ли мое неумение излагать свои мысли фотографически.

— Кого считаешь учителями?
— Ходил слушать лекции по композиции к Александру Лапину. Дай бог, жизнь сведет еще с учителями. Очень надеюсь.

— А образование какое у тебя?
— Учился на филологическом факультете, но бросил. До этого учился в техникуме, на автоматизатора технологических процессов в производстве. Правда, все, что запомнил за три года, — это название специальности.

— Ты для этих детей кто? Дядя Дима?
— Первые два часа. А потом уже Дима. Вешаются, прыгают:

— Пытаешься стать для них своим или держишь дистанцию?
— Сначала думал, что необходимо проникать в их среду и становиться своим. Потом понял, что это неправильно. Близкое общение накладывает ответственность. Когда потом будут звонить, придется отвечать — они же считают тебя другом. Не стоит слишком сильно сближаться, потому что в дальнейшем рано или поздно придется поступать так, как поступают почти все люди, которые окружают детдомовских детей, — оставлять их наедине со всеми их проблемами. Они даже нормально это воспримут — привыкли. Лишний раз докажешь, что они никому не нужны и что мир состоит из уродов. Я, конечно, оправдываю себя, что помогаю им другими вещами. Но, по большому счету, это не так. От того, что они будут спать на новых матрасах и смотреть новые телевизоры, никому легче не станет.

— Общаться с интернатовскими детьми сложно?
— Недолго — один-два раза — легко. Они, как никакие домашние дети, ценят внимание. Но общаться долго тяжело. У этих детей очень много психологических сложностей. В их жизни случаются страшные вещи: они шатаются по вокзалам, спят в канализациях, видят смерть родителей: У многих на этом фоне начинаются психические отклонения. Это не сильно заметно в один-два дня, но когда начинаешь общаться долгое время, вылезает наружу. Мне кажется, самые большие герои во всей этой «сиротской» системе, герои, достойные памятников, — это нянечки, санитарки и воспитатели, которые с ними работают ежедневно.

— А на камеру как дети реагируют?
— Маленькие, до 10 лет, реагируют нормально: охотно фотографируются, сами запрыгивают в кадр. Но чем они старше, тем сложнее. Самые старшие — те, кому 16-18, — как правило, не любят, чтобы их снимали. Они понимают, что фотографии потом будут показаны «где-то там» и не хотят, чтобы их увидели. У них же есть собственная гордость. Старшие закрыто себя ведут, никого не впускают в свою общность. Это тоже проблема — фотографировать так, чтобы не обидеть и не задеть. Многие сюжеты, интересные и содержательные, приходится опускать.

— Премию «Серебряная камера — 2006» за детскую тему получил?
— Ну да. Когда у человека появляется камера, что его интересует больше всего? Отражения в лужах и бомжи на вокзале. Я тоже три года назад пошел на вокзал, но вместо бомжей обнаружил там «цыганских» детей. Маленьких, лет по пять им было. Сделал серию портретов, которая, видимо, понравилась членам жюри.

— Когда ходишь по улице, думаешь о фотографии?
— Как у любого фотографа у меня есть фотографический рефлекс. Я постоянно хожу и вычленяю разные куски из реальности. Такая своеобразная тренировка. Кадр может сложиться в ту минуту, когда вообще ничего не происходит: люди сидят и курят. Или же в уникальный момент, когда происходит нечто из ряда вон выходящее. Часто это случайность, неподвластная логическому осмыслению. Фотограф работает на интуиции.

— А что помогает развивать фотографическую интуицию?
— Наверное, нужно снимать больше. Но не бездумно клацать фотоаппаратом, а думать над тем, что снял, осмысливать. Не только фотографию, конечно. Жизнь вообще.
F&V

Дополнительная информация: http://dimanah.livejournal.com